Сказание о любви барышни Урсулинки из Киевской волости и господаря Заревича, военачальника с Севера.
«Чувства – как мужчины. Предашься одному – изменишь другому»
Урсулинка родилась в июне под знаком Близнецов, что означало, что воздух – ее стихия. Жила она на линии геополитического разлома, что хорошо отображалось в ее неровном характере. В комнатах своих она выгуливала сквозняки и могла сломать что угодно, еще не успев к нему прикоснуться. Из всех гостей она любила только непрошенных, потому что могла без зазрения совести их отчитать, выгнать из своего дома и остаться одной. В доме Урсулинки вещи исчезали и появлялись сами собой, когда им заблагорассудиться, потому в нем было легче потеряться, познать истину и сделать величайшее открытие, нежели скучно проводить время. Поговаривали, что Урсулинка зналась с нечистым – а все потому, что сельским сходкам она предпочитала сидение в своем собственном одиночестве. В этом своем одиночестве, приправленном бехеровкой и мечтами, Урсулинка танцевала странные танцы для одной ей видимых зрителей под Балканские напевы, которые приносили ей юго-западные ветра. Однажды этот танец подсмотрел в замочную скважину некий Вешка, сотник, после чего в его жизни начали происходить весьма странные события. То на него балконы падали, то воду на нем возили, а то вдруг влюбилась в него косоглазая дочка ведьмы Марыськи, и пришлось бедолаге жениться. Сомнительная слава о танцах Урсулинки поползла, а точнее продефилировала сначала по улицам ее села. А потом и по всему региону разнеслась, будто люди делились этой легендой не наяву, а во сне. Такой была Урсулинка и все, что с ней происходило, так запомнили это люди. Неудивительно, что однажды ветер принес через окно в ее дом немного дождя, который образовал на полу небольшую лужу. Урсулинка, увидев ее, только пожала плечами – к ней пожаловал очередной незваный гость, потому вместо того, чтобы вытирать пол, она проводила гостя прямо к луже. Гость не преминул воспользоваться такой завидной гостеприимностью, и потому поскользнулся и растянулся в луже прямо под ногами Урсулинки. Был это Заревич – военачальник с Севера. Слухи о странной Урсулинке, что жила одна и всякое блюдо приправляла кориандром, базиликом и имбирем, дошли и до него сквозь грохот выстрелов и взрывов очередной войны. Поэтому когда пришла пора ему отдохнуть, он отправился на юг, чтобы своими глазами убедиться в том, что слухи врут. Заревич родился под знаком Скорпиона, что означало, что его стихия – вода. Так что в луже он почувствовал себя, как рыба в море, и собрался было навсегда остаться там плавать в толще воды, как кит. Желание его четко нарисовалось на лице, и напугало Урсулинку, потому она громко засмеялась и подала Заревичу руку, приговаривая: «Вы, господарь Заревич, ведете себя так, будто вас ждали и зазывали сюда. И подобно званому гостю все норовите сесть в лужу и тем снискать расположение хозяйки. А возможно и остаться тут надолго. Не надейтесь. Одиночество мне предпочтительнее статных мужей».
Заревич не ответил, вместо того обхватил девушку мокрыми руками и, навеки позабыв о луже, поцеловал Урсулинку в губы. Так они стали любовниками.
Урсулинка не могла цедить свою любовь через сито дней, как цедят руду из рек на золотых рудниках. И любовь сошла на них лавиной. Застигнутые ею врасплох и придавленные, не в силах управлять чувством, они неслись вниз, более всего, стараясь не размыкать рук, потому что от круговерти вокруг они не могли ни видеть, ни слышать друг друга. Заревич тоже не умел любить, но его неумение было другого вкуса. От избытка того, что навалилось на них обоих, он замер, не зная, что делать, и позволял лавине увлекать его за Урсулинкой все дальше и дальше. Однако же он был еще и военный, потому его мысли было проще выловить из окружающего мира, чем чувства. Он думал: «Любовь в жизни дается одна, и та настолько сильна и огромна, что может уничтожить не хуже артиллерийского снаряда». И к этой незатейливой мысли примешивалась другая – более глубокая и потому более опасная: «Самые очевидные и желанные вещи, так же как самые логические поступки – не всегда самые правильные». В этот миг он вспомнил, что не подобает настоящему мужу терять твердую почву из-под ног. Тогда он сделал то, что считал самым правильным, но самым нежеланным и нелогичным. Справиться с любовью он не мог, зато мог ее ослабить, потому собрался на войну. Руководствовался он своим однажды выведенным правилом: одно должно уравновешиваться другим. Так сильное всепоглощающее чувство любви он решил сбалансировать, не менее сильной всепоглощающей войной. Уезжая на север к театру совсем иных боевых действий, он сказал на прощание своей любовнице: «Урсулинка, теперь ты моя. Изменишь – убью».
Урсулинка бежала за его конем до самого перелеска – далеко за границу села, глядящего на нее из своих окон-глаз предосудительно, и перекатывающего новую сплетню по горницам, будто золотое яичко из сказки. Но она этого не замечала. Она думала, что дареному коню в зубы не смотрят и добра не ищут там, где оно не положено, потому начала шить себе подвенечное платье из старой шинели Заревича. Постепенно ее время начало замедляться. Когда любимый был рядом, она порхала по миру одно-восьмыми нотами. Потом скорость ее снизилась до одной четвертой, потом до половины. Пока наконец все движения ее не стали равняться целым нотам. Дни ее текли теперь так медленно, что она никуда не успевала прийти и всюду опаздывала. Опаздывала вставать с кровати и опаздывала в нее ложиться. Опаздывала на встречи, даже когда собралась прийти за несколько часов. Опаздывали ее мысли и опаздывали ее слова, ее взгляды и выражения лица. Потому люди всегда недоумевали ее к ним отношению, не понимая, что все исходящее от Урсулинки предназначалось не им, а тем, кто были до них. И прежде всего уехавшему Заревичу. О нем Урсулинка думала постоянно, но влюбленное выражение глаз запаздывало на 4 такта. Так что в один прекрасный день случилось самое логичное и самое нежеланное – в сети влюбленного взгляда Урсулинки, принадлежащего Заревичу и как всегда запоздавшего, попался некий заезжий юнец, который не знал, что эта странная девушка, говорящая с деревьями, уже принадлежит мужчине, который держал в страхе весь регион. Звали его Ян, и его глаза были похожи на долины в горах, а волосы на осенний вечер в березовой роще. На его свист слетались птицы, и за ним ходили толпы глупых девиц. Урсулинке никогда не нравились смазливые медом помазанные мордашки, но больно она была падка на все красивое, а Ян и вправду был так хорош собой, что многие мужчины в селе втихаря поглядывали на него и жалели, что он не девушка. А он так долго и страстно ухаживал за ней, любовницей Заревича, так долго добивался ее расположения, что Урсулинка подумала: «Неужели этот мальчик страх свой носит за пазухой только по праздникам, а все остальные дни оставляет его дома красоваться на полке среди других не подобающих мужчине чувств?»
Была осень – сезон, который рисуют темперой: яркие краски постепенно выцветали, и к ноябрю окружающий мир становился бурым. Урсулинка чувствовала себя потерянной в этих безрадостных днях, наполненных оранжевым листопадом, белыми клочками писем Заревича, безумными снами да взглядами Яна. Ветры постепенно становились все более злыми, как табор цыган, затерявшийся в горах и теперь сошедший в долину к людям. Они набрасывались на человека, срывая остатки драгоценного тепла, у деревьев отбирали золотые листья, а у чувств и мыслей шелка, и бежали дальше со свистом да плясками. У Урсулинки ветра отбирали память о Заревиче. Постепенно она стала забывать его голос и черты. К ноябрю она помнила только лед его глаз и белизну кожи – подстать окружающему времени. В тот день выпал первый в году снег, и мир превратился в черно-белую фотографию самого себя. Все выступило резче, четче и понятнее. Ян пришел в дом Урсулинки, и его зеленые глаза источали страсть. Тогда Урсулинка вспомнила последние слова Заревича о верности и подумала: «Неужели измена больше нашей любви?». И тут же без лишних разговоров отдалась Яну. Она изменила любимому не потому, что не любила его, не потому, что хотела наказать его за то, что он предался войне, но просто потому, что Заревич запретил ей это делать. Она часто думала о том, что она лодка без весел и кормчего. Теперь, когда кто-то попытался встать у руля, она противилась этому, не понимая, что движения ее с момента появления любовника перестали ей принадлежать. Яна она проводила за порог сразу после содеянного, а село глазело через оконные ставни и готовилось к скандалу.
(продолжение следует)