Сашка особенный. Все это на районе знают, но не трогают его. Он хороший. Добрый. То, что он особенный видно не сразу. Так идет себе парень вразвалочку. Коротко стриженный. Одет простенько: джинсы и свободная футболка. Так почти все ребята в 15 лет ходят. А вот посмотришь ему в лицо, заглянешь в глаза и сразу поймешь – особенный.
Лицо у него тоже простое. Все линии очень мягкие, округленные, создается впечатление, будто его Создатель намеренно бежал всего резкого, четкого. Большой улыбающийся рот. Он выдает. Не может рот пятнадцатилетнего мальчишки так часто, так искренне и так привселюдно улыбаться. Еще кожа очень гладкая, почти детская, без прыщиков и тех первых зачатков растительности, которые можно видеть на лицах 15-летних. Она тоже выдает.
И глаза. Большие. Добрые. Доверчивые. Немного затуманенные – будто Сашка не здесь, а где-то далеко. А тут только часть Сашки – самая поверхностная, надводная, неинтересная, потому что весь он – там, глубоко. И эта часть только для того, чтобы Сашке хоть как-то продолжать быть в этом, нашем мире, возможно, кто знает, самому ему ненужном, и уж наверно неинтересном.
Конечно, внешний мир цепляет. Он ловит всех, кто оказывается в нем, кого-то на живца, кого-то на бабочку. И Сашка не исключение. Сашка любит.
Больше всего на свете он любит маму. Она самая красивая. Мама – его самая сильная связь с этим миром, почти такая же сильная, как его тело, которое требует еды, воды, тепла, комфорта. Мама – источник всего для Сашки. Но она много от него требует. Много и часто теребит его, пытаясь извлечь из того мира, в котором он сидит. Она постоянно что-то показывает, что-то важное, интересное, яркое. С ее точки зрения. Она постоянно завлекает его внимание и старается его удержать. Это тяжело. Сашка часто устает и раздражается. А мама плачет. Или кричит. Или умоляет. Или просто садиться на пол и исчезает. Саше иногда хочется позвать ее оттуда – чтобы она вернулась, но он уважает ее мир, тот, в который исчезает она. Он только жалеет, что не может пойти туда вместе с ней, так же, как она не может последовать за ним.
Вторая Сашкина любовь – большой лохматый пес по имени Яй. Он беспородный. Белый в огромных черных кляксах, похожих на материки из яркой книжки о географии, которую мама часто подсовывает Сашке на ночь. Мама почему-то дает ему эту книжку чаще других, хотя Саше нравится другая – о животных. В такие вечера мама позволяет Яй ложится в Сашкину кровать, сама садится рядом с ним на одеяло и без конца рассказывает о далеких морях, океанах, о прекрасной стране Бразилии, где «бескрайняя сельва не замолкает многомиллионным гулом жизни» - так мама говорит. Сашка засыпает, а мама еще долго перечисляет обитателей экваториального леса. Сашка об этом не знает, но его мама мечтает путешествовать по всему миру. С ним, с Сашкой. Показать ему всех невиданных и необыкновенных обитателей экваториального леса, все чудеса света, природные и рукотворные… Весь мир кинуть к Сашкиным ногам. Не знает он и того, что это невыполнимая мечта. Потому что Сашкина мама – учительница географии. Мать-одиночка.
Сашкина любовь взаимна. И косматая собака Яй, которую Сашка приволок однажды домой еще щенком, и его мать – оба без ума любят Сашку. Им кажется, что они любят его за то, что он самый добрый на свете. На самом же деле они его любят просто так, как могут любить два одиноких существа, никому не нужных на всем белом свете. Им кажется, что они нужны Сашке, потому что он беззащитен перед этим огромным непонятным миром, в котором живет только маленькая его крупица. На самом же деле им не меньше нужен Сашка, чем они ему. Пожалуй, Сашка мог бы не любить – тогда еще меньше связывало бы его с окружающей действительностью. Ни собака Яй, ни Сашкина мать не могли бы никого не любить. Их сердце извелось бы от черной тоски по этому всепоглощающему чувству, истаяло бы и, наконец, разорвалось бы на части без любви. А отдать его кому попало они бы не смогли. Не той породы…
Третья Сашкина любовь – затейливые механизмы. Нажмешь на кнопку – полилась вода, потом прекратила свой бег. Снова нажмешь на кнопку – снова вода. А если они сделаны из металла, да еще красиво, тогда Сашка может часами за ними сидеть. Однажды мать повела его в музей механики. Это специальный музей для детей, где экспонаты можно трогать, а с некоторыми даже работать. Они проторчали там до закрытия. Теперь для Сашки поход в музей вознаграждение. Когда мама хочет, чтоб он позанимался и выучил что-то новое, она всегда напоминает ему про музей. Ради него Сашка готов горы свернуть. Несложно догадаться, что труд – любимый Сашкин предмет. Там тоже механизмы, только не такие красивые, как в музее.
В школе Сашке трудно. Учителя много задают. Он не всегда справляется. Зато с классом ему повезло. Так говорит мама. Так есть на самом деле. Раньше Сашка учился в другой школе. Там его регулярно травили. Сашка не понимал. Ему было страшно. Он часто возвращался в слезах. В этой школе все по-другому. Большинство к нему равнодушны – слишком заняты собой. Но есть такие, которые всегда стараются помочь. В основном девочки. И еще два лучших Сашкиных друга – Дима и Женя.
Дима большой и сильный. Он очень спокойный и принципиальный. С таким мальчиком строгие и перепуганные страшными рассказами бабушки не то, что в разведку, даже на свидание пустили бы единственную внучку. Женя неформал. Раз в полгода он меняет свои музыкальные вкусы, взгляды на жизнь, политику и общество. Одним словом ищет себя. Женя и Дима мало общаются, поскольку не понимают друг друга. У них одна общая забота – Сашка. Оба стали общаться с ним из-за принципа, потому что так правильно и надо. Потом оба привязались. Так привязалась к Сашке Яй, когда почувствовала, как он берет ее теплыми руками с холодной, влажной земли и прижимает к теплому сухому животу. Так привязалась к Сашке мать, когда в 23 года узнала, что беременна. Раз и навсегда.
Больше всего оба друга ценят в Сашке доброту. Оба они сильно привержены тому, что правильно. Для Димы это постоянные ценности, для Жени это каждый раз разные понятия. Однако оба они прилагают массу усилий к тому, чтобы соответствовать своим идеалам. Сашка усилий не прилагает.
Сашка добрый не потому, что он делает что-то доброе, хорошее, порядочное. Иногда его поведение не вписывается в норму. В последнее время все реже: мама Саши много сделала для того, чтобы он был как все. Просто он не может быть злым, делать что-то по злому умыслу, чтобы причинить боль другому человеку. Он мало разбирается в том, что происходит в душах других людей. По правде сказать, его это мало волнует. Но зла в нем нет. Когда его выдергивают из его мира, он может рассердиться, это правда. Однако чаще всего окружающие, достучавшись до него, получают в ответ улыбку, приветливые слова, радость и смех. Разумеется, речь идет в первую очередь о тех, кого Сашка знает. Именно душевная неспособность ко злу так притягивает его друзей.
Сашка этого не понимает, хотя и чувствует: он купается в море любви, которую дарят ему окружающие его существа. И эта любовь постоянно выдергивает его из его собственного внутреннего мира, из той никому не ведомой жизни, которую он ведет. Мир крепко затягивает узелочки на своих сетях. Мир проверяет наживку, всаживает крючок поглубже, дергает за нить.

Саша идет по улице. Его микрорайон старый, поэтому улица купается в зеленой листве. Мама отправила его в магазин за хлебом. Сегодня выходной день. Тепло. Самый лучший месяц в году – май. На другой стороне улицы – частный сектор. Высокие новые дома за каменными оградами. Они недавно начали появляться на окраине города. Их строят богатые. Раньше здесь было как в селе. Простые домики с деревянными заборами. Маленькие приусадебные участки с высокими древними плодовыми деревьями. Постепенно эти участки выкупили – некоторые обманом. Теперь новые жильцы района раскатали новую дорогу и соревнуются в том, чей дом богаче, красивей, оригинальней. Тротуар возле новых домов узкий, деревьев нет вообще. Эти люди не ходят пешком по улицам.
Одна семья решила установить у себя замысловатый звонок. На дверях высокой деревянной калитки, пахнущей свежим лаком и древесиной, они повесили красивую металлическую птицу, стоящую на ветке. У ее ног – россыпь ягод. Птицу нужно повернуть, так чтобы она клювом достала до ягод. Тогда раздастся мелодичная трель, извещающая хозяев о прибытии гостя, а гостя о том, что он услышан в доме. Мало кто знает, что этот механизм является еще и видеофоном. Зато все сразу понимают, что стиль птицы прекрасно сочетается со стилем всей улицы. Кованные детали экстерьера здесь в чести. Кто-то сделал кованную ограду (или ее часть), кто-то установил причудливые решетки на окна. На двух домах – изящные флюгера в виде галльских петухов. Однако птица-звонок установлена только на одной калитке. Она своего рода местное чудо на зависть всем соседям и на радость Сашки, который только что ее заметил.
До этого он шел, погруженный в себя. Рядом трусила преданная Яй. Ему не было никакого дело ни до богатых, ни до их домов, ни до разницы в способах жизни его семьи и их семей. Он был в своей прекрасном и радостном мире, и шел, беззаветно улыбаясь окружению, которое не замечал. Солнечный зайчик попал ему в глаз, отраженный от полированного глаза птицы.
Сашка замер, протер глаз и уставился через дорогу на чудо, которого еще вчера не было. Забыв обо всем на свете, он направился к птице. Яй осталась стоять на другой стороне, отвлеченная бездомной кошкой бандитского вида. Тем временем Сашка дошел до металлической диковинки и с огромной радостью начал осматривать ее со всех сторон, поминутно прикасаясь и тут же отдергивая руку, что-то ему одному понятное восклицая. Что-то вроде «Ах, как хорошо! Ах как хорошо!». В этом чуде было все, что так нравилось Саше во внешнем мире: был замысловатый механизм, значение которого он – Саша – пока что не разгадал. Была красота, изваянная из горячо им любимого металла. И была изображена птица, а птиц и животных Сашка любил с восторгом ребенка.
Это был тот крючок, та самая наживка, мимо которой не пройти. И Сашка замер в блаженстве.
Наконец, он опустил пальцы на птичью головку. Он хотел погладить чудо. Нежно, любовно нажал нагретый солнцем металл. Птица наклонилась, клюнула ягодку и выдала прекрасную трель. Не стоит говорить о том, что Сашка пришел в неописуемый восторг и начал кормить птицу ягодами, а окружающую улицу сладкоголосыми трелями. На него стали оглядываться прохожие. Кто с интересом, кто с затаенной злобной радостью: пришел конец богаческому спокойствию. Нашлись и такие, кто остановился. Сашку многие знали.
На счастье Саши в доме оказалась одна прислуга. На звон вышла домработница. Пожилая, одинокая женщина. Она быстро оценила положение: по виду Саши она поняла несколько вещей. Первое – он делал это не со зла. Второе – оттащить его будет сложно. Третье – силой этого делать не надо. Четвертое – хозяин не поймет ни первого, ни второго, ни третьего. От одного вида «юродивого» – она не раз слышала это слово от хозяина – который превратил его затейливую игрушку в потеху всей улицы, он так разгневается, что любые доводы не будут услышаны. Домработница – Клавдия Ивановна – вздохнула. Ей стало жалко Сашку. Хозяин дома и в спокойном состоянии никого не слышал и не слушал кроме себя. Это был на удивление глухой и слепой ко всему человек, воздвигший сам себя на бездарный пьедестал. Все остальные были обречены на вечное валяние у его ног. Инаких, бедных, немощных, слабых он ненавидел с какой-то дикой самодовольной ненавистью удавшейся жизни.
- Сынок, пойдем, - просяще сказала Клавдия Ивановна, не особо надеясь на то, что будет услышана. Она тронула его за плечо и оглянулась в надежде отвлечь Сашку на что-нибудь другое. Взгляд ее привлекла собака Яй, рычавшая на кота. – Сынок, гляди, какая собачка. Гляди.
Она начала теребить его за плечо. Сашке это не понравилось, и он закричал. Он не любил фамильярности со стороны незнакомых. Яй отреагировала мгновенно. Позабыв о бандите-коте она кинулась через дорогу, чтобы облаять, обрычать, а если потребуется и искусать обидчика ее Сашки. Дальше все случилось мгновенно. Клавдия Ивановна, отпустила кричащего Сашку, испугавшись куда больше его реакции, чем собаки, которая кинулась к ней. Сашка, давно уже забыв о птице, почувствовал, что его отпустили, и обратил свое внимание на дорогу, где увидел, как на полной скорости по свежее раскатанному асфальту промчала машина, сбив несчастную, бежавшую к нему собаку и даже не остановившись.
Яй взлетела и упала на дорогу молча. Сашка замер, а затем тихо позвал ее.
- Яй…
Бедное животное было еще живо, оно попыталось подняться, но тут же упало. Сашка все еще не понимал, он только чувствовал, что случилось что-то плохое. Зато поняла Клавдия Ивановна, и сердце ее сжалось. На другой стороне улицы начала собираться небольшая толпа. Все переговаривались.
Тем временем Сашка пошел к умиравшей собаке… Домработница посеменила за ним, она знала, что надо его остановить, но боялась, что он снова закричит. Ей было до боли жалко мальчика. Сашка наклонился к собаке, потеребил ее. Яй была мертва. Сашка увидел стеклянные глаза и все понял. Почему он это понял, трудно будет сказать. Наверно, потому что Яй никогда не уходила в другой мир, как мама. Она всегда была здесь и сейчас. Для Сашки. Преданная и верная, готовая на все. И Сашка понял, что Яй ушла туда. В первый и последний раз. Навсегда.
И тогда он издал такой нечеловеческий вопль, что все вздрогнули. Бухнувшись на тротуар, он схватил собаку. Завыл, как могла бы завыть она, раскачиваясь с мохнатым комом из стороны в сторону.
Клавдия Ивановна заплакала вслед за ним, приговаривая: «Прости меня, дорогой, прости». В этот момент ей казалось, что она готова жизнь свою отдать за эту лохматую псину, ей казалось, что лучше бы машина сбила ее, старую, никому не нужную, одинокую женщину. По крайней мере, за ней никто бы так не убивался, как убивается этот мальчик за своей собакой. Некому было бы за ней убиваться… Была она сирота. Ни детей, ни тем более внуков у нее не было. Не было даже любви. Не встретился ей тот человек, с которым бы она готова была состариться. Быть с кем попало она не могла, рожать для себя побоялась… А в душе накопилось столько нерастраченной любви и нежности, что хватило бы, кажется на всю Вселенную. Клавдия Ивановна, пожилая тихая женщина отдавала свое сердце каждому встречному, любила всех и всем сострадала. Даже своему напыщенному хозяину, которого не любил никто, а пуще всех его собственные дети…
За их спинам раздался шелест шин и громкое настойчивое гудение. Подъехавшая машина, затормозила и обогнала их. Из открытого окна закричал водитель:
- Что это за цирк вы здесь устроили прямо на дороге, мать вашу?!
Клавдия Ивановна беспомощно развела руками и вопрошающе оглянулась на собравшуюся толпу людей, растерянно, с жалостью глядящих на Сашку. Никто не знал, что делать…
Вдруг люди расступились, и вперед шагнул высокий крепкий мужчина. Он подошел к Сашке, поднял его словно пушинку вместе с собакой, которую мальчик так и не выпустил из рук, и перенес их на тротуар. Клавдия Ивановна последовала за ними. Сашка ничего не заметил… его горе было всеобъемлющим. Оно заняло все душевное пространство, заполонив и тот, внутренний мир, в котором жил Сашка, достигнув самых дальних его пределов, не оставив места другим чувствам и эмоциям.
- Кто-то его знает? – спросил мужчина, обращаясь к толпе. – Найдите его родителей или тех, кто несет за него ответственность. Приведите сюда.
Из толпы выскочил мальчик лет 12, понукаемый своей бабушкой, и побежал в сторону, противоположную той, куда шел Сашка. Мальчик несколько раз оглянулся, ему было ужасно интересно, чем все кончится, но каждый раз бабушка окрикивала его, и он, видя, что ничего не изменилось за то время, пока он бежал, наконец, припустил к Сашкиному дому со всех ног.
- Ну чего стали? Расходитесь. Нечего смотреть. Без вас разберутся, - властно сказал мужчина. Его нехотя послушались. Постепенно толпа рассосалась. Улица опустела. Осталась только бабушка убежавшего мальчика да Клавдия Ивановна, которая по прежнему стояла рядом с Сашкой. Она зачем-то обратилась к мужчине:
- Понимаете, он стал звонить в этот звонок… Если хозяин вернется, он не будет с ним церемониться… Позвонит в милицию или скорую… Я просто хотела отвлечь… А тут эта собака… И машина… Они даже не остановились, понимаете?
Мужчина сухо кивнул. Клавдия Ивановна смолкла, но губы ее продолжали шевелиться, будто она все еще рассказывала, объясняла, просила прощения. Руки ее были прижаты к груди, как у маленькой.
- Гоняют тут, как бешенные, - сказала бабушка мальчика, участливо взглянув на Клавдию Ивановну. – Христа на них нет. А если б они сбили Сашку, а не эту его собаку? Лидка б тогда с ума сошла, она так его любит.
Клавдия Ивановна кивала головой. Глаза ее были устремлены куда-то вдаль… в себя. Она «исчезла», как сказал бы Сашка.
- Лида – это его мать. Сама поднимает мальца. С пеленок. Отца нет… Обычная история. Он как узнал, что ребеночек того, так сразу и слинял… тю-тю. Он и Лидке предлагал слинять. Зачем нам, мол, инвалид? Что мы нормального родить не сможем? Оставим его, в стране полно специализированных учреждений. Сама это слышала. Я тогда в роддоме работала, медсестрой. Сколько я их переносила, отказничов-то… Одного взяла, уж больно понравился мне. Второго уже дочь моя растила. Воспитали не хуже своих. Да разве ж их всех возьмешь? А Лидочка… она как это услышала, так прямо в лице поменялась. Так на него посмотрела. Она такая тихонькая всегда была. Мягкая. Слабая. А тут… Она ему так и сказала: «Пошел вон… Юрий Михайлович». И отвернулась. Ревет. А он и ушел… И все… Все думали, она не выдержит. А она выдержала… Взрастила. На ноги поставила. Да что толку, что он скоро станет совершеннолетним. Куда он без нее? Хорошо еще, что молодая… А если б она его, положим в 40 лет родила? Что тогда? С кем он останется, когда она умрет? Кто ему поддержкой будет? Куда он денется?
Бабушка убежавшего мальчика грустно покачала головой и замолчала. Женщины думали о нелегкой судьбе Сашкиной матери и о многих других матерях, которые сами поднимают своих детей. Наконец в конце улицы показалась растрепанная маленькая женщина. Она быстро шла прижимая к себе какой-то сверток, за ней семенил убежавший мальчик и показывал дорогу пальцем вытянутой руки. Совершенно зря: Лида уже увидела сына и бежала к нему со всех ног.

to be continued