Самые Великие Чудеса творятся в Душе, потому так редко мы свидетельствуем Чудо. Ведь Душа - это Храм, и открыть ее другим, показать ее обитателей - значит, как мне кажется, осквернить таинство внутреннего мира и духовной жизни. Об этом можно только молчать, бережно оберегая от чужого взгляда то, что внутри.

А иначе случится с вами, как со мной, история - в меру забавная, весьма дурацкая и очень поучительная.... Вот я свой урок поучила по дурной голове, теперь хожу по миру с шишкой и разбитой переносицей : ) и ведь заслужила.

С Днем Святого Валентина!
Любите ближних, будьте к ним внимательны! Гармонии вам c миром внутренним и миром внешним!

сердце состоит из четырех камер, наверное поэтому в них так легко селится камерная музыка. И звучит оттуда, из глубин...

На самом деле мне не терпится рассказать про свою работу. Будучи связана с академическим искусством, образованием и бизнесом, она очень интересна и захватывает все мое время, внимание и чувства. Каким-то образом мы пытаемся все это соединить, подобно безумцам, черпающим ложкой из корабля, в котором пробоина 10 на 12, они еще смеют надеяться остаться сухими. Город теперь мне видится полным скрытых от глаз тайн. Мусорные кучки в сенях дирекции филармонии. Неожиданно выплывший черным боком рояль Бехштейн в классе дома офицеров. Государственный академический духовой оркестр Украины, звучайщий, как симфонический. Акустика облекающая мои шаги по паркету в четкие округленные звуки, в которые невозможно не верить. И конечно же люди - простые человеки с удивительными способностями выплывать самим и на руках своих - таких хрупких и слабых - выносить на поверхность из трясины социального безразличия настоящих титанов: Баха, Моцарта, Рахманинова, Чайковского... сколько еще таких же огромных звучащий - действительно звучащих имен, которых с любовью, трепетом и страстью несут все эти люди, ни на что не надеясь, желая только вынести свою ношу, крест своего музыкального призвания, из пучин забвения, и как Иерусалимский огонь разделить между другими - страждущими, алчущими прекрасного людьми. То, что делаю я - это самая малость, мизер, на половине усилий, по сравнению с тем, что делают они...

Венчик был из тех людей, которым всегда дают в избытке мелочь на сдачу. К тому же он был весьма нервозным субъектом. Отращивал ногти, теребил ими карманы пальто, пиджаков и курток. Карманы рвались, в них он напихивал монетки, которые сквозь дырки падали за подкладку одежды. Так что Венчика можно было бы узнавать по характерному звону мелочи в подоле, живи он в маленьком городишке. Думается, о нем бы несомненно сложили легенду да придумали несколько присказок. Но он жил в громадном мегаполисе, где людям все равно, почему ближний их загадочно звенит, когда ходит. Раз в месяц Венчик вытрушивал из карманов мелочь и шел в Кофейню «Сладкоежество», лакомиться вкусным и заигрывать с барышней Иловиной, держательницей кофейни.
Девица эта, в миру более известна под прозвищем Шоколадница, была особой непонятной и ветреной. Поговаривали, что привязанности свои она меняет, как платья, платья, как настроение, а настроение у барышни Иловины менялось, как направление ветра на Лысой горе. Кроме того, она несла по жизни своей в подоле толедские кинжалы, цыганские корни, индийские браслеты, выдуманные ею же сказки, старосветскую обходительность по пятницам с чужаками и убитую насмерть серебряной пулей любовь. Самые злые языки судачили, что она водилась с нечистым. Но все эти сплетни Венчика мало волновали. Сам он был не промах. Не любил носить запахи духов на теле, предпочитая подселять эфиры в материальные оболочки книг, перчаток или носовых платков, чтобы можно было при желании или случайно почувствовать аромат. Поэтому многие его вещи пахли Фаренгейтом – запах, который сам Венчик ненавидел и любил одновременно. В кофейню он приходил, потому что любил капучино, взбитые сливки и присказку придуманную барышней Иловиной вместо приветствия подаваемую ему: «Кто это к нам пожаловал? Без шпор, а звенит при каждом шаге! Володарь Венчик! Он собирает золото со всего города, как безумный пират и приносит его к моим божественным ручкам!»
По большей части барышня Иловина молча выслушивала Венчиковы небылицы и усердно делала вид, что верит в них, хотя знала всю Венчикову подноготную. Она великодушно позволяла ему врать, не краснея, зная, что всем нам иногда в ветреную пятницу-развратницу, хочется стать кем-то другим.
Как ни странно, шпионами Заревича, был занесен в картотеку только один подслушанный разговор, который значительно отличался по содержанию и характеру от всех остальных…
Был май. Время особенно благодатное в Киеве для души и безумия.
«Разговор, разворачивающийся, словно китайский веер времен не существовавшей династии Айко, между Барышней Иловиной, Шоколадницей, и Господарем Венчиком, когда агент З. подосланный в кофейню «Сладкоежество», по ул. Андреевский спуск 10, подсел с характерным и плохо скрываемым, болезненным блеском в глазах за столик, соседний с излюбленным столиком Венчика, утром 10 мая 2*** года, видимо касался искусства, поскольку объект наблюдения спросил:
- Иловина, а что для вас искусство?
Барышня Иловина сквозь свою цыганскую улыбку, которая пахла миндалевым печеньем, фисташковым мороженым и анисом, проговорила, растягивая слова, будто они были рахат-лукумом:
- Объективной данностью, Господарь Венчик.
- Как же так, - недоумевал Венчик. – Почему же объективной данностью, если искусство субъективно?
- Все очень просто, - сказала Барышня Иловина, и взгляд ее засиял, от чего у агента З. заскрежетали зубы. – Искусство творится одним человеком, но как только оно сотворено, оно становится объектом окружающей нас действительности, как все сотворенное Богом или людьми. Ничем оно неотличимо от стула, на котором вы сидите, милый мой Володарь Венчик, или от фисташки, которую я ем.
Она отправила в рот миндалевое зерно.
- Но вы же едите миндаль, - тут же отозвался Венчик.
- Возможно, но мне совершенно все равно, как его называть. Суть объекта, который я отправила в рот, для меня, по крайней мере, заключается в его очаровательном вкусе, в удовольствие, которое я получаю. Ведь суть искусства – в том, чтобы получать удовольствие, прежде всего эстетического характера. Соответственно, искусство возникает не во время творения, а во время потребления объективной данности, и напрямую зависит от способности субъекта переживать сложные эстетические эмоции, назовем это так…
- Тогда все что угодно может стать искусством.
- Именно, это я и хотела сказать.
- Но разве, не главное в искусстве индивидуальность, которую вносит творец в свое деяние?
- Да! Но только для самого творца. Для потребителя искусства куда важнее тот груз, который он сможет безнаказанно украсть из предмета искусства, интеллектуально-художественный нематериальный груз, само собой. Хотите пример? Наглядный.
- Конечно.
- Допустим, я вас поцелую…
При этих словах Венчик вздрогнул будто ужаленный. А барышня Иловина встала, перегнулась через стол и поцеловала его в уголок рта. Агент З. почувствовал (надо отметить, что некоторые агенты цензуры действительно могут чувствовать очень сильные эмоции, испытываемые объектами, за которыми ведется наблюдение) сначала тепло дыхания и легкий запах миндаля, за которым скрывался запах аниса – Барышня Иловина пила по обыкновению своему бехерофку. Затем ему стало щекотно – от того, что губы Шоколадницы прикоснулись к пуху над губами и к жестким не сбритым волоскам. Затем он почувствовал шероховатость прикосновения – Барышня Иловина часто кусала губы, и они у нее местами были покрыты ороговевшими слоями кожи. И только потом общую их мягкость, и влажность в самой середке. Агент З. почувствовал поцелуй и щекой и уголком губ. Это длилось несколько секунд. Потом поцелуй Шоколадницы превратился в улыбку, она отпрянула, села и потянула бехерофку из рюмки, кокетливо накручивая на палец прядь волос.
- Что это было? – спросил Венчик.
- А как вы думаете?
- Не знаю…
- Это была объективная данность, от которой, смею надеяться, вы получили эстетическое наслаждение.
- Да… - как-то неуверенно проговорил Венчик. – Просто я не знаю, что это значит…
Шоколадница засмеялась и покосилась на публику в кафе. Все тотчас же сделали вид, что не глядят в ее сторону.
- Смотрите, вон сидит г-н Р., он ничего не заметил, его интересуют бульварные новости. Там сидит госпожа Ц., она подумала, что мы любовники. Господа Л. и Д. считают, что вы мой брат. А барышня В. предполагает, что я отчаянно в вас влюблена и только что сделала признание. Вы думаете, что я совершенно непоследовательная. А вон там сидит безумный Фред, он гениальный писатель. Он подумал, что я поцеловала вас, чтобы доказать свой взгляд на искусство. И поэтому теперь полагает, что совсем спятил.
- И зачем же вы меня поцеловали? – спросил Венчик.
- Возможно, безумец Фред прав, а возможно, мне просто захотелось поцеловаться, ведь это так приятно! Вполне вероятно, что вы мне очень нравитесь, и я думаю о том, как бы сделать домыслы госпожи Ц. реальностью. А возможно, ни то, ни другое не третье. Или наоборот – все сразу. А возможно, и не менее вероятно, чем остальные предположения: я хотела заставить Господаря Заревича, коий установил за мною слежку, приревновать меня к вам. И посему сделала это из чистого девического баловства. Но дорогой мой Венчик, это всего лишь теория.
Агент поежился и случайно уронил ложечку на пол.
- И вы не скажете, что же это было на самом деле? – спросил Венчик, испытывающее глядя на Шоколадницу. Она же смотрела как завороженная на осторожные движения агента, поднимающего с пола упавший прибор, и мурлыкала:
- «И все-таки, что это было? Чего так хочется и жаль? Уже не знаю, победила ль? Побеждена ль?»
Агент вернулся в исходное положение, и барышня Иловина, встрепенувшись птичкой, промолвила:
- Нет! Что вы! Если я встану и скажу истинную причину моего поступка, тогда это будет просто заурядный поцелуй, преследовавший определенную цель. Не будет ни у кого ныть под ложечкой от одной мысли о нем, ни у вас, ни у меня, ни у зрителей. Все будет слишком банально, очевидно и просто. Поцелуй, каких тысячи. Но нет! Это будет поцелуй, который будут помнить, о котором будут думать. Даже этот шпион, что сидит у вас за спиной… - агент З. напрягся всем телом. А Шоколадница весело воскликнула на всю кофейню: - Господарь Заревич, может быть, вы подойдете к нам и присоединитесь к нашим поцелуям!
Агент З. вскочил, как ужаленный, и, сверкнув стеклянными пуговицами в виде глаз, вышел из кофейни, провалив тем самым операцию»
Однако же нельзя сказать, что описанный здесь диалог дает нам четкое представление об отношении Венчика и барышни Иловины. Скорее всего, они действительно испытывали взаимную симпатию, отличавшуюся особой теплотой и силой. Можно сказать, даже, что их влекло друг к другу, но дальше полу-невинных игр с поцелуями и намеками, дело у них не продвинулось. Барышня Иловина была из тех женщин, которые привыкли быль добычей – пусть и манящей, завлекающей. Венчик по всей видимости, также отдавал предпочтение этой роли.
О том, что Шоколадница много для него значила, говорило следующее. Когда в его доме появилась Матильда, на правах снимающей комнату, управительницы дома и подруги, а позже тайной возлюбленной Венчика, питавшей к нему неразглашенную, молчаливую и покорную любовь, ответную и от того еще более трагичную, она зашила все Венчиковы карманы, и приучила его пить чай в китайской чайной через дорогу, этим пытаясь оградить Венчика от его незадавшегося романа с барышней Иловиной, Шоколадницей.

Дочитала вчера "Овода" Войнич. Полночи спорила с несуществующими оппонентами. Так и не успев доказать воображаемым фанатикам, что они не правы, уснула. Снилось мне, что я блондинка с прической а ля Юля Тимошенко, оперетта и подполье, борющееся за свободу людей во всем мире....

П.С. Наконец-то я понимаю, что имел ввиду один наш преподаватель, когда заявил с ухмылочкой, что мы находимся в плену иллюзий политического реализма. Он был несомненно прав. От такого подхода к жизни можно удавиться через пару тройку лет.